Транквилиум - Страница 99

Ударило сердце, и все понеслось с обычной скоростью. Корвет лег в разворот, Глеба бросило на стену. Машина стучала: будто быстро-быстро ведешь палкой по бесконечному штакетнику. Бурлила вода под днищем, пел винт. Снова ударили орудия: теперь почему-то не так оглушительно. Глеб поднялся на шканцы. По левому борту и уже позади сияли белые звезды догорающих осветительных ракет. Потом под ними выхлестнули три огненных полотнища, и корвет тут же лег в разворот. Глеб повис на леере. Брызги из-под форштевня взлетали выше борта: корвет держал не меньше двадцати узлов. Глухо ухнуло слева, потом еще, еще, еще… Снаряды чужого корабля то ли не разорвались, то ли Глеб просто не увидел тусклых подводных вспышек за надстройкам. Вновь было черно. Корвет несся, зарываясь во мрак.

Наконец, вой вентиляторов, втягивающих воздух для топок котлов, стал тоном ниже. Корвет сбрасывал ход, щадя и без того поношенные машины. Догоняющий ветер надвинул на корабль оставляемый им в воздухе угарный шлейф: вонь залитого водой горящего угля. Капитан все еще держал открытыми форсунки искрогасителей, не желая выдавать своего места факелом над трубой. Глеб закашлялся и двинулся было вниз, но тут рядом оказался второй штурман Вазгенян.

– Господин адъюнкт? Глеб Борисович? – он удивлено всмотрелся в лицо. – А я иду будить вас. Капитан велел поднять…

– Он считает, что пушек для этого недостаточно? С кем это мы перестреливались, Петр Иванович?

– Крейсер типа «Карнэйшн». Видимо, прайзхантер. Если разведка не врет, то это может быть или «Санфлауэр», или «Кризантемум». Придется заходить на Хаяси, делать сообщение…

– Разумеется. Это от меня и требовалось?

– Да.

– Крейсер, однако, далеко забрался.

– Далеко. Смелый крейз…

Крейзами называли капитанов каперов или крейсеров-охотников. Происходило это, наверное, не столько от «крейсер», сколько от «крейзи» – «чокнутый»… Однако произносилось слово это всегда с уважением.

На мостике было еще темнее, лишь колодец компаса светился ведьмачьим зеленоватым светом.

– Вернулся, Петюня? – спросил невидимый капитан Стрыйковский. – Извини, Глеб Борисович, потребовалось разбудить…

– Пальнув над ухом? – засмеялся Глеб.

– Надо делать заход на Хаяси. Знаю, что торопимся, но – надо.

– Идем на Хаяси, – сказал Глеб.

Эти слова будут занесены в бортовой журнал – мало ли что…

– Буруны по левому! Шесть по левому – буруны! – пронзительно закричал марсовый.

– Право два, – не оглядываясь на рулевого, сказал Сайрус. Штурвал масляно повернулся на два певучих щелчка.

– Ты это… капитан… Чего задумал? – из-за плеча высунулся, дыша луком, Хаксон – корабельный «мастер» – который, в отличие от плотника или парусного шваля, руками делать не умел ничего. С семнадцати лет он был мелким функционером профсоюза угольщиков – и вот по мобилизации угодил на флот. Он панически боялся плавать; скрип такелажа заставлял его бледнеть; офицеры сразу заметили это и, вынужденные делить с ним кают-компанию, развлекались тем, что объясняли друг другу, насколько хил, гнил и ненадежен крейсер. При этом Хаксона абсолютно не укачивало, зрение он имел стопроцентное – и Сайрус часто думал, что в иных условиях из него получился бы прекрасный сигнальщик. – Ты это… давай назад. Задание какое было?

– Задание накрылось, – сквозь зубы сказал Сайрус. – Мы обнаружены. Утром здесь будет половина палладийского флота. Если нас прижмут к Долгому Носу – все. Чертов корвет…

– Ты не просто так упустил его, капитан, – сказал Хаксон. – Я ведь тебя насквозь вижу, капитан. Не хотел ты его топить…

– Утром поговорим. Сейчас уйди.

Хаксон все равно топтался рядом.

– Буруны прямо по носу! И право два – буруны! – крик марсового.

– Лево четыре, – скомандовал Сайрус. – Боцман, обрасопить паруса.

– Есть лево четыре… – штурвал защелкал.

– Ты что? – дошло, наконец, до Хаксона. – Ты в Западный пролив уходишь?

– Не мешай, – сказал Сайрус. Его начинало трясти.

– Ты им сдаться решил, капитан, – с каким-то облегчением выдохнул Хаксон. С облегчением и радостью: будто произошло что-то, давно и с надеждой ожидаемое. – Ты им прямо в руки… А ну – поворачивай назад!!!

И Сайрус почувствовал, что в спину ему тычется тупой ствол револьвера…

Быть может, она проснулась. Этого никак нельзя было проверить: до тех пор, пока она не вынырнет из всего этого сна или не умрет окончательно. Так уже происходило много раз, и даже смерть, наверное, приходила, но… что-то у нее не получилось.

Олив подняла голову и осмотрелась. Она лежала под какой-то мятой цветастой тряпкой на кожаной кушетке. Голое плечо касалось серого колючего ковра, на котором в полном беспорядке висели сабли, пики, алебарды, абордажные тесаки, кинжалы, пистолеты… Ковер резко пах пылью и сукровицей. У изголовья кушетки стоял черный извитой стул, и в самом центре его сиденья лежало круглое зеркальце в тусклой серебряной оправе. На зеркальце была расставлена крошечная кукольная мебель: пухлый розовый диванчик, зеркальный шкаф, ширмочка с изображением цветущей яблони, туалетный столик, несколько пуфиков и стульчиков… Кукла, изломанная и всклокоченная, валялась между диваном и шкафом. В ней было не больше дюйма роста. Тем не менее Олив отлично знала, что эта кукла до малейших подробностей, до родинки а паху, копирует ее самою. До малейших отвратительных подробностей…

Закутавшись в тряпку, которой укрывалась, Олив встала. Было как-то неопределенно: то ли холодно, то ли нет. Казалось почему-то, что воздух и пол ледяные, но сквозь кожу этот холод не проходил. Пол и на вид был будто из черного льда, и в нем отражалось что-то, чего не было по эту сторону. И такой же была стена, внезапно возникшая перед нею. Внезапно увиденная…