Транквилиум - Страница 27

Да почему же такая дрожь? Ведь все уже прошло…

…чудом уцелевшая кровать в этом полусгоревшем, пропахшем мокрым дымом доме, спасибо тебе, Мередит, задвижка на двери, ох, милый, не волнуйся так, все будет хорошо, все будет хорошо, расслабься, забудься, нет ничего, нет ничего и никого нигде в мире, мы одни, только мы… вот так… вот видишь, это легко, это чудесно, это стоит того, правда? И это правда стоило того, потому что все, что бывало раньше, оказалось почти ничем: так, барахтанье, нервное и потное…

А сейчас – нет, ладошка ко рту и улыбка, обещающая что-то другое, другое… и нет ее, и только аромат…

Значит, вы говорите, форбидеры… Воспретители, воспрещающие… делающие неприступным… Могущественное тайное общество, все силы кладущее на максимальную изоляцию Транквилиума от Старого мира. И правительства обеих стран действуют с оглядкой на него… И отец – один из его руководителей… был. Да, многое становится яснее: эти полночные визиты, эти монахи, это постоянное присутствие чужих людей… и то, что весь последний год он старался держать Глеба на отдалении – а я-то, дурак, думал: бабы… Ты не представляешь, насколько ты ценен для нас, сказал мистер Бэдфорд, ведь даже самые сильные наши пенетраторы тратят сутки, а то и двое, чтобы проникнуть в теневой мир, в это промежуточное пространство… Так что будь настороже. Тот бредун, в которого ты стрелял, но не убил, потому что они носят одежду, непроницаемую для пуль (у Глеба отвисла челюсть) – он мог запомнить тебя… и я боюсь, что еще ничто не кончилось. Наши люди будут стараться быть поближе к тебе, но главное – будь внимателен сам. Если поймешь, что происходит что-то необычное – исчезай. Отца охрана не уберегла, сказал Глеб, а постоянная настороженность лишь измотала. Это так, согласился Бэдфорд, но есть одно небольшое отличие: твой отец намеренно выманивал их на себя.

Зачем?

Этого я пока просто не могу сказать.

И эта… охрана… будет постоянно со мной?

Обсудим с полковником. В идеале – конечно, да. Двое рядом и трое-четверо на дистанции.

Ни за что. Проще изменить внешность.

Хм… Действительно, проще. Внешность и имя. И – не расставайся с оружием. Мистер Бэдфорд сунул руку в стол, но вместо ожидаемого Глебом трофейного пистолетика вынул небольшой, непривычных очертаний револьвер. Возьми это. Надежнее и мощнее. Зарядов, правда, всего пять, но перезаряжается очень быстро, – он показал. Самовзвод – нажимаешь только на спуск. Кстати, шагов с десяти он и эту их пулестойкую одежду пробивает. Патронов с собой вот, всего два десятка, но дома есть еще несколько коробок, зайдешь и заберешь. Заодно поупражняешься в стрельбе…

Под окнами, громыхая, прокатилось что-то тяжелое. Потом еще и еще… Глеб отодвинул штору. Нет, всего лишь полевые кухни…

Кто озолотится после всех этих безобразий – так это стекольщики…

Ну, а какого черта они сюда к нам лезут? грубо спросил Глеб. Им что, дома делать нечего? Мистер Бэдфорд улыбнулся печально и сказал: в определенном смысле они все – больные люди. Часть из них считает, что здесь рай и почему их сюда не пускают? А другая часть – уверена, что мы живем плохо, поскольку у нас нет многого из того, что есть там. Они просто хотят нас облагодетельствовать, а мерзкие форбидеры не позволяют, таят от народа плоды великой цивилизации, хотя вовсю пользуются ими сами… У нас действительно многого нет? – спросил Глеб. С их точки зрения – да. А с нашей? Ну… мы не летаем, например. Что? – Глеб подскочил. Они летают? Да, они очень много летают, из города в город, на другие материки, на край света, на другие планеты… ты знаешь, что такое планеты? (Глеб тупо кивнул.) На неподготовленного человека это производит впечатление, не так ли? О-о!.. Ну, а что ты скажешь, если узнаешь, что каждый межпланетный полет стоит жизни примерно ста тысячам человек, которые умирают от голода и которых можно было бы накормить на эти деньги? Ну, у нас тоже не все в полном порядке… – Глеб нахмурился. Взять Палладию: рабство, отсутствие свобод, произвол… Мальчик, не суди о Палладии, строго приказал мистер Бэдфорд, ты ее не помнишь! Но это слова отца! Вряд ли он говорил их лично тебе; а то, что ему приходилось говорить некоторым другим людям, не всегда… короче, так было нужно. Зачем? Узнаешь постепенно. Я очень надеюсь, что ты будешь с нами… Вот так.

Вот так…

Теперь он стоял у окна квартиры Олив, смотрел на темнеющую улицу, где под фонарем время от времени проходил беззаботной походкой один и тот же мужчина и чего-то ждал. Сью гремела посудой.

От запахов блюд мутился разум…

Потом раздались звонкие голоса, и они вошли – Олив и Светлана…

(Наверное, в эти самые минуты выстрелом в спину был тяжело ранен полковник внутренней службы Кристофер Дин Вильямс. Стрелявшего схватили. Им оказался тринадцатилетний мальчишка, сирота, подмастерье на канатном заводе. Ни на какие вопросы он не отвечал, и даже личность его узнать удалось случайно и от людей посторонних…)

Такие ночи самой природой созданы для безумств… И Светлана ничуть не удивилась себе, когда скользнула через холл от двери к двери, в короткой вырезной рубашке, босая, и нажала ручку, шершавую и горячую, и дверь тихо отворилась. Он стоял спиной к окну и ждал. И, с облегчением всплывая со дна, она шагнула к нему и протянула руки, без слов, спокойно и откровенно, и покорно. Много позже пришли слова…

5

Иногда остро, то к горлу, то к сердцу, подступало: такого не может быть! Не может быть так много, так сложно. Так хорошо. Не может быть – со мной…

Уже потом, вспоминая, смеялись: кажется, целую неделю не вставали с постели. По крайней мере, не выходили из спальни. Это, конечно, было не так, просто время разделилось на два потока: в одном происходили какие-то события, а в другом было только исступление. И они с радостным испугом в него погружались…