Транквилиум - Страница 149

149

Они стояли, белые, готовые то ли начать стрелять, то ли – вцепиться друг другу в глотки.

– Что происходит, господа? – голос настолько знаком, что нет сил оглянуться… – Полковник Вильямс? Боже мой, какими судь…

И – все. Светлана медленно поворачивается, и говорящий узнает ее.

– Так я оказался на суше, – Сайрус засмеялся. – И почти самым главным здесь, в армии. Неразбериха, какую невозможно вообразить… Ты хоть немного согрелась?

– Да, – Светлана блаженно откинулась на приподнятое изголовье складной походной кровати, где она лежала под тремя одеялами и еще с горячей бутылкой в ногах. Хозяйка дома дала ей длинный вязаный свитер, колючий, но очень теплый. Билли залез Сайрусу на плечо и теперь сидел там, гордый, как попугай. – Я совсем забыла, что бывает так тепло…

– Я отлучусь ненадолго, – сказал Сайрус. – Служба никуда не исчезла.

– Сай, – преодолевая что-то колючее внутри себя, сказала Светлана. – Только не думай, что я ничего не говорю потому, что мне есть что скрывать. Мне нечего скрывать, а говорить я не должна потому, что… Эти слова не должны звучать. Еще ничего не кончилось…

– Да. Полковник просил не спрашивать тебя ни о чем. Наверное, ему лучше знать… – горечь он подавить не сумел.

– Я никогда не верила во всякую чертовщину… но тут – своими глазами…

– Не говори. Если нельзя – не говори.

– Ты же видел Олив…

– Да, – лицо Сайруса стало жестким. – Это имеет отношение?..

Светлана кивнула.

Он осторожно снял Билли с плеча, прижал на секунду, опустил на кровать:

– Иди к маме…

Встал и быстро вышел.

– Мы пошли на самые решительные меры, – Адлерберг помолчал и обвел взглядом собравшихся. – Как и ожидалось, действия эти привели к реальным результатам. Скажу сразу: мы получили гораздо больше, чем ожидали. На выбор: нам могут предоставить место для жительства здесь: на острове, уже обжитом, или на материке в заселяемых землях, – и нас могут вернуть назад. Относительно возвращения скажу сразу: нас там не ждут. Подозреваю, что мы даже станем объектами охоты…

– Забрать семью и вернуться сюда – это возможно? – спросил кто-то – кажется, танкист, Адлерберг забыл его фамилию.

Встал Глеб.

– Принципиально возможно, – сказал он. – Но каждая такая операция потребует огромного труда и будет сопряжена с немалым риском – причем возрастающим – для вас и для меня. Я уже молчу о времени… Короче говоря, так: если не будет войны, если я буду жив и здоров – мы постепенно перетащим сюда ваши семьи. Предупреждаю: давить на меня бесполезно…

Они действительно были очень похожи, разве что наследник чуть выше и чуть темнее волосом. Высоким воротничком гвардейского мундира ему приподнимало подбородок, и потому выглядел он спесивым и снисходительным – а был, как адмирал почувствовал, человеком интеллигентным и оттого уязвимым, но вынужденным исполнять обязанности судьи и, может оказаться, палача…

– Должен признаться, Ваше высочество, у меня было намерение арестовать вас и спрятать. Слава Богу, господин Байбулатов сумел вразумить меня…

Наследник вежливо улыбнулся.

– Разумеется, я не смогу навязать вам свою волю, – продолжал адмирал, – но убедительно прошу прислушаться к моему мнению. Вам категорически нельзя отправляться в пасть к этим волкам. Хотя бы потому, что уничтожить их – дело нашей чести. План таков: наши офицеры-добровольцы изобразят вашу свиту, а Вильгельм сыграет роль вас, Ваше высочество. После того, как население города будет выведено полностью, мы нанесем уничтожающий удар…

– Но там уже находится президент Мерриленда!

– Это не президент.

– Что?

– Меррилендцы оказались ничуть не глупее нас…

Повисло молчание.

– Я все равно не могу на это пойти, – почти прошептал наследник. – Извините…

И – стремительно вышел.

Вчера у Громова кончилась вода. Ночью он сделал вылазку, и результаты оказались странными: дома, в которые он рискнул постучаться, стояли пустыми, ему никто не отпер. В каком-то саду из поливочного шланга он наполнил флягу. Вернуться на облюбованный чердачок он не смог: помешали патрули. Однако новое его обиталище оказалось даже более удобным: из слухового окошка открывался вид на центральную улицу…

Может быть, Парвис, если бы внимательнее всмотрелся в лицо освобожденного палладийского офицера, узнал бы его: четыре года назад Величко специально для него делал исследование по структуре и финансированию меррилендского ополчения, и они несколько раз встречались в столице и в Эркейде. А может быть, и не узнал бы: на носилках лежал невероятно истощенный, заросший седой щетиной человек с землистым лицом. Веки и губы его были почти черными, грудь вздымалась судорожно, и даже с нескольких шагов слышны были жуткие хрипы… Он мутным взглядом окинул Парвиса, адмирала, кого-то еще на заднем плане. Адмирал отдал ему честь, и рука лежащего медленно и бессильно поползла к виску…

В Афганистане Адлерберг построил двадцать два моста и собственноручно разрядил почти тысячу мин. Причем на все особо сложные случаи звали именно его. Он учил: мину надо полюбить. Лишь полюбив ее всей душой – сумеешь понять. Сумеешь правильно дотронуться… И даже в самом худшем случае – она может пожалеть тебя.

Ему совсем не помнился его первый подрыв, зато – с нечеловеческой отчетливостью помнился второй. Он снился ему едва ли не каждую ночь. С год он вскрикивал, потом – перестал…

Жена думала, что кошмары его позади. На самом деле, он просто перестал их бояться.

Вся его жизнь была непрерывным преодолением страха.

149