Они хотят, чтобы у нас стало как у них.
Они считают, что так лучше.
И им все равно, хотим мы этого или нет.
В любом случае – мы это получим. Нас не спросят.
Глеб понимал: те – не остановятся ни перед чем.
Было как во сне: невидимый зверь готовится прыгнуть, ты его не видишь, но знаешь, что он есть и что это – смерть…
…Сначала на горизонте показалась Караульная сопка, потом – темные башни и стены фортов Неспящего, а потом, когда форты расступились по своим островам и уплыли назад, а вокруг стало белесое зеркало Преддива, усеянное лодками, малыми судами, катерами, – зеркало, обрамленное черной блестящей стеной береговых утесов с редкими башенками наблюдательных постов, строго застывшими на фоне такого же, как озеро, белесоватого неба, – тогда Глеб как-то очень тихо, спокойно понял, что раз уж на нем сошлись взгляды тех, кто решает дела и судьбы, и раз уж теперь с этим поделать ничего нельзя – то отныне нет запретов в борьбе и нет никакого греха, который нельзя было бы взять на душу, и нет цены, которую он отказался бы заплатить за то, чтобы не случилось этого кошмарного наложения… чтобы не погибло то, что я, оказывается, так люблю… Я готов умереть любой смертью, готов убивать сам и посылать на смерть других – но мой мир я вам не отдам, хоть вы и сильнее меня в миллион раз…
Потом – на фоне бронзовеющего предзакатного неба, правее раскаленного диска – черные, в золотом контуре, в красноватой дымке стали выплывать, еще беззвучные, шпили, купола, крыши, башенки Нового Петербурга, столицы Великого княжества Палладии…
– Хорошо, – сказал Туров, припечатывая бокал к столу. – Давай просто отойдем от готовой схемы и нарисуем другую. Мою. Пусть дурацкую. Почему мы так дружно решили, что Величко свалил в Америку? Потому что доллары спер? А если он их спер специально для отвода глаз, чтобы мы в другую сторону кинулись, а сам с Глебушкой чешет в противоположном направлении? Конечно, для этого нужно иметь мозги, а учитывая принцип подбора кадров, мозги – дело проблематичное… Но все же? В порядке бреда? Он ведь прихватил и марийские деньги, там тоже приличная сумма была… чтобы было с чем повторять подвиг генерала Марина. По дороге – заметь, по дороге! – он взрывает базу… а налет на «Рэндал» совершают другие! Не Марин – а в поисках Марина! Организация Карригана отнюдь не такая, – Туров сделал оловянные глаза и поднес ладонь к виску. – Там, как в польском сейме – все крули. И в числе прочих есть три пенетратора – дохленьких, Марину в подметки не годятся, но есть! – и десятка три скаутов. То есть операцию такую они провести могут. Тогда получается…
– Ты, может, еще жрать хочешь? – спросил Чемдалов. – Глаза все еще голодные.
– Ну, закажи, – согласился Туров.
Чемдалов подозвал официанта:
– Еще, пожалуйста, чего-нибудь овощного, два пива и соленых орешков. – И, взглянув на Турова, засмеялся: – Тебя бы, Степа, первого сожрали. Потому что сам ты мяса не ешь, и толку от тебя в этом плане ни малейшего…
Уцелевших после взрыва на базе четверых сотрудников удалось вывести: нашли и расчистили узкий проход в самом городе. Тут как раз и Брянко подоспел – с консервами… Да, подумал Чемдалов, как транспортный узел Владивосток значение утратил. Ничего, вот введем в дело новый проход – и все старые окажутся ненужными. Лишними.
Он только что был там и все видел. Проход был огромный и сквозной, без промежуточных зон, но большая часть его располагалась в воздухе. По форме он напоминал наконечник копья длиной больше километра и шириной метров двести, косо воткнутый в землю. На уровне земли ширина его была сорок два метра. Нашли знаешь как? – говорил Кондратьев, бывший когда-то с Чемдаловым в одной опергруппе, а теперь вот безвылазно торчащий в тайге, при гнусе. – Зимой здесь иней на деревьях – во! И тепло, якуты это место знают – зверье сюда приходит греться… Они стояли у вертолета и смотрели на скальное безумие, начинающееся на той стороне. Ты туда ходил? – спросил Чемдалов. Ходил, а как же, – удивился Шура Кондратьев, – только там далеко не уйдешь: вертолетами надо будет людей забрасывать. Чемдалов кивнул. Инженерное управление уже подготовило проект «плацдарма», требовалось одно: дотянуть сюда рельсы.
Хотя это ни разу не было сказано вслух, Чемдалов понимал: идея «вставить фитиль» при Ю-Вэ приобрела иное содержание. Транквилиум теперь рассматривался как глубокий и вместительный бункер, имея который было не страшно ввязываться в ядерную войну…
И, глядя на то, как Туров уминает огромную порцию цветной капусты в сухариках, Чемдалов подумал еще, что все планы придется, очевидно, свернуть в трубочку и засунуть поглубже, потому что счет пошел на месяцы и дни, и нечего уже забивать себе голову всяческими тайными операциями, на которые потеряно столько сил и бесценного времени, а надо четко и всесторонне готовиться к открытой интервенции. Тем более что Транквилиум – не Афганистан, оружие туда поставлять никто не сможет, так что преимущество будет подавляющим… да и народ не тот. Ему представилось вдруг, как разгружаются эшелоны, как по немыслимым мостам и туннелям танки и бронемашины сходят с гор и окружают район прохода железным кольцом, как вертолеты высаживают десанты, как внутри кольца возникают города, вначале палаточно-барачные, а потом… Он отогнал видение и сам над собой посмеялся: пацан, пионерская зорька сыграла. Это будет в сто раз страшнее Афганистана, подумал он, и все равно мы победим, потому что за нами, позади нас – будут самые лучшие в мире заградотряды с «першингами» и MX…