Транквилиум - Страница 6

Полковник развернул его – бумага захрустела, – пробежал глазами текст. Потом прочел еще раз и еще. Задумчиво перевел взгляд на лейтенанта.

– Комендант знает это, мистер Пэтт?

– Разумеется, сэр.

– Похоже на то, что эту похлебку нам придется есть вязальной спицей… – он поморщился. – Что у нас есть, мистер Пэтт?

– От вашего имени я распорядился доставить триста винтовок Янсена и шестьдесят ящиков патронов. Когда крейсер откроет огонь, многие мужчины придут сюда. Им нужно будет дать оружие.

– Этого мало…

– Другого нет, вы знаете это, сэр.

– Вы не поняли меня, мистер Пэтт. Винтовки – мера против возможного десанта и бунта в предместьях. Но не против военного корабля.

– Вы правы, сэр. Но, боюсь, у нас нет ни малейшей возможности нанести урон военному кораблю. По крайней мере, днем.

– А ночью?

– Ночью можно будет попробовать взять корабль на абордаж со шлюпок, сэр. Аналогично бою в Форт-Соммерсе, сэр, в тысяча девятьсот первом году. Тогда палладийские фрегаты «Гектор» и «Аякс»…

– Помню. Итак, если на крейсере около шестисот человек команда, а для успешного боя требуется трехкратное преимущество, то понадобится лодок…

– Этого я не учел, сэр. Да, это нереально.

– Господин полковник! – голос Глеба вдруг зазвенел. – Если мы заговорили о компании девятьсот первого года, то разрешите мне напомнить обстоятельства гибели эскадры адмирала Меллоуза. Четыре корабля ее заперли в порт Хлебный – и все они были уничтожены в одну ночь с помощью обычных рыбацких лодок, груженных селитрой с жиром. Был штиль и туман…

– Вряд ли мы дождемся штиля и тумана. Здесь не Жемчужное море…

– Это так, сэр. Но у причала я видел паровые катера.

Полковник и лейтенант переглянулись.

– Это интересная мысль, сэр, – медленно сказал лейтенант Пэтт.

– Интересная она или нет, – сказал полковник, как-то иначе глядя на Глеба, – но она прозвучала… Ты молодец, сынок. Твой отец мог бы гордиться тобой. Мистер Пэтт, займитесь этим вплотную. До вечера все должно быть готово. Вы знаете, кого привлечь.

– Разумеется, сэр.

Он повернулся и вышел – мешковатый, неуклюжий, покачивающийся, короткий и толстый.

– А теперь, сынок, извини, – сказал полковник, – но мне следует делать мое дело. Не знаю, каковы твои планы: я посоветовал бы тебе нанести визит лорду Стэблфорду. Потом, если хочешь, можешь вернуться сюда. По крайней мере, винтовку ты здесь получишь. И мой тебе совет: если начнется стрельба, не беги на выстрелы. Договорились? Ну, спасибо тебе, – и он протянул Глебу руку.

– За что, сэр? – пожал плечами Глеб. – Сообщение мое запоздало… да и сделать, я вижу, ничего нельзя.

– Не суди поспешно, – усмехнулся полковник. – В истории Транквилиума удался всего один мятеж – позже его назвали Свержением. Ты знаешь, где живет капитан?

– Нет, сэр.

– Айрис-Хилл, рядом с почтовой станцией. Иди. Думаю, мы еще встретимся – и не один раз.

Глеб повернулся, чтобы уйти – и, пока разворачивался, успел увидеть, как меняется выражение лица полковника. Полковник смотрел уже мимо него, и – будто бы в огонь.

Там, где аллея выходила на проспект, Глеба застал первый выстрел орудия крейсера. Но в тот момент он не понял природы этого упруго-раскатистого грома.

У красно-белого столба стоял всего один экипаж: легкий кабриолет на тонких колесах, запряженный мышастой кобылой. За кучера сидел мальчишка лет тринадцати в пыльном котелке.

– Эй, кэбби! – махнул рукой Глеб. – На Айрис-Хилл.

– Шиллинг два пенса, – не моргнув глазом, назвал цену мальчишка.

– Я же не говорю: туда и обратно, – возразил Глеб. – Шесть пенсов, красная цена.

– Тогда шиллинг четыре, – мальчишка отвернулся и стал изучать панораму проспекта.

– Ты сошел с ума?

– А за меньшее никто не повезет, так-то. Чего туда возить? Тама все на своих катаются, значится – пустым возвертаться. Ищи дураков, во-он их сколь собралось, – мальчишка кивнул на пустую стоянку.

– А, дьявол… Ладно, поехали.

– Денежки вперед, господин ученик.

– Ну, это уж… – задохнулся Глеб.

Однако тронулись. Кобыла шла легкой рысью, гуттаперчевые шины производили звук, удивительно похожий на шорох расшиваемой форштевнем воды.

– Поверху ехать или понизу, а?

– Так, чтобы быстрее, – прошипел Глеб.

– Значится, поверху. Не люблю я поверху, скуучно…

– А я тебя не песни петь нанял.

Мальчишка молча свернул на Парк-авеню – и это их спасло.

Парк-авеню можно было пересечь от края до края, так и не поняв, что находишься в городе. По обе стороны дороги за широкими, выложенными светлой плиткой тротуарами начинался ухоженный лес, изредка прорезываемый аллеями. Пожалуй, лишь стоящие у дороги почтовые ящики с известными многим фамилиями да изредка проступающие где-то меж стволами неясные постройки, которые вполне могли оказаться и миражем, обманом зрения, свидетельствовали: здесь живут, и живут хорошо. Несколько раз открывалось вдруг что-то странное и прекрасное: то висячий белый балкон, то поросшая мхом стена из дикого камня, то мраморная статуя – одна среди деревьев… И дважды выплывали как бы из ничего, из ниоткуда ведущие и в никуда уходящие каменные лестницы справа и слева: та, что уходила вверх, – темная, почти черная, диабазовая, а та, что вниз, к старому городу, к порту, к морю, – бело-розовая, мраморная. Движение здесь было редким: несколько карет и колясок навстречу – и солдатик в синем мундире ополченческой кавалерии, верхами обогнавший их. Это было до моста, а потом начался мост.

О, мост через реку Шейди – это гордость меррилендских инженеров на много лет вперед. И в Старом мире немного найдется равных ему – не размерами, по красотой. Его не сравнить, конечно, с мостами Нового Петербурга, особенно с Солнечной Аркой через Баян – но там совсем другая красота. Здесь же – предельный лаконизм и строгость форм, и лишь одно излишество позволили себе строители: пригласили скульптора, чтобы высек барельефы первых президентов: Робинса и Броди. Да на середине пролета, там, где тросы почти касались настила, устроен был полукруглый балкон, с которого открывался великолепный вид на долину Шейди, нижний город, порт…