Транквилиум - Страница 21

– С сегодняшнего утра. Очень приятный юноша. Я знал его отца.

Светлана не ответила. Свет фонаря, качнувшись, выхватил из тьмы на миг – там, у подножия лестницы, правее двери, у стены – прикрытые белыми простынями два тела…

Она сумела не закричать. Хор голосов обрушился на нее, и, раздвигая эти звуки, Светлана сбежала по лестнице, опустилась на колени перед телами и приподняла простыню над лицом одного. И – не узнала, кто это.

Круглое лицо с неровным плоским носом, обрамленное клочковатой бородкой… Она никогда в жизни не видела этого человека. А второй – мальчишка с вывернутыми черными губами и черными прыщами на восковой коже…

– Мои солдаты, – сказал вверху полковник. – Негоже было оставлять их под дождем.

Светлана перекрестила убитых и встала.

И этот бой не запомнился ему – не запомнился настолько, что, стоя потом среди своих, Глеб усомнился: а было ли что? Но нет – позже пришла дрожь и дурнота; а его хлопали по плечам, им преувеличенно восхищались, и Дабби, морщась от боли (ему перебило запястье), говорил и говорил что-то, а потом догадался, крикнул – и принесли большую деревянную флягу с медным горлышком, Глеб приложился: это был неразбавленный джин. Потом как-то сразу оказалось, что он таскает вместе с другими к середине моста те самые каменные блоки: их ставили на попа и прислоняли к повозкам, и получалась прекрасная защита от пуль. Я попал в троих, думал Глеб, может быть, и больше, чем в троих, но в этих – наверняка. Они легли и остались лежать, и теперь их скинули вниз, а значит, они мертвы. Но они были с теми, кто подживит дома, они убили множество людей, которые вовсе не хотели этого… но этих троих убил я, да, двое в меня стреляли, но тот, первый, всего лишь увидел меня и даже не понял ничего… Решетки поставили на место, закрепили толстой, в палец толщиной, проволокой – мятежники сами притащили ее откуда-то. Теперь мост был плотно укупорен с концов, а в середине его образовался редут с гарнизоном в двадцать два человека: один из волонтеров был убит в схватке, а посланный за оставленными не вернулся.

– Господин лейтенант, – когда разобрались по местам, собрали трофейное оружие и патроны, сделали несколько пристрелочных выстрелов и начали ждать противника – без страха, в лихорадочном возбуждении, рожденном легкой победой и ожиданием новой неизбежно победоносной схватки… это бывает у всех, даже у бывалых солдат, чего же ждать от волонтеров? – и в этом теплом дыму начинаешь внезапно и необъяснимо нравиться самому себе, а в глазах возникает блеск, от которого женщины приходят в восторг и готовы на все, и много лет спустя пожилой джентльмен достает из ящика свой ухоженный «сэберт», или «иглсон», или «икскьюз» – для того только, чтобы в последний раз вдохнуть тот дым и понять наконец, что расположено по обратную его сторону… – Может быть, мне сбегать посмотреть, что там? Я смогу незаметно, вы же знаете? – Глеб еле сдерживал себя.

– Не надо, – сказал Дабби. – Сейчас начнется. Слышишь?

Через минуту услышали все.

Противник приближался не с севера, откуда его ждали и куда убежали уцелевшие в схватке, а с юга – оттуда в пыльном мире шел матрос, говоривший по-русски. Колонна – человек по семь в шеренгах – приблизилась и остановилась. Там были не одни матросы, были и гражданские – даже, пожалуй, большинство гражданских. Все были вооружены. Перед решеткой сгрудились, заорали, застучали прикладами.

– Эразмус, поговори с ними, – велел Дабби. – Только не особо высовывайся. Отряд, слушай меня! Бить залпом, прицельно, по моему выстрелу. Товьсь! Целься! Эразмус, давай.

Громадный рыбак Эразмус выпрямился.

– Эй, ребята! – не надсаживаясь, но необыкновенно громко проревел он. – Вы чего там шумите?!

– …ворота!.. – донеслось от решетки. – Кто велел?..

– Кому надо, тот и велел! Вы кто такие?

– …повстанческий имени Свободы…

– Ну, так лезьте через верх.

И несколько человек стали карабкаться по решетке вверх, перекидывая винтовки…

– Залп!!!

– Нет, миледи, – сказал полковник, глядя ей прямо в глаза. – Этого я сделать не могу. В конце концов, это опасно.

– Но в доме опаснее стократ!

– Уже нет. Мятежники убрались отсюда. Думаю, к полудню основные события закончатся. Поймите, есть чисто мужские дела… Нет.

– Тогда я пойду одна!

– Девочка! – полковник внезапно взял ее за плечи и чуть встряхнул. – Одумайся! Как это будет выглядеть? Кого ты пойдешь искать?

– Олив… моя лучшая подруга! А с Глебом… мы поклялись, что мы будем, мы – четверо… – она замолчала.

– Я – тебе – обещаю, – раздельно сказал полковник, – что за обеденным столом вы соберетесь все. А если решите пригласить кого-то еще…

– Да Боже мой! – всхлипнула Светлана. – В любой день, в любой час…

– Тогда – ждите, – он улыбнулся.

Залповый огонь был страшен. Острая длинная пуля винтовки Янсена калибром четыре десятых дюйма на средней дистанции пробивает два, а то и три тела, оказавшихся на ее пути. Поэтому первый же залп, произведенный волонтерами Дабби, нанес мятежникам урон, от которого они не оправились. Тем более, что, привыкнув к безоружности и неумелости противника, опьянев от крови, причиненных смертей и безграничной власти над вчера еще гордыми людьми – они не могли и не хотели подставлять под пули себя, рискуя потерять не только бесценные жизни, но и содержимое своих мешков и карманов. Давно известно, что мародеры трусливы… и немало сражений проиграно было из-за того, что наступавшим не вовремя подворачивался обоз врага…

Нападавшие откатились и залегли. Видно было, как матросы пинают лежащих.