Транквилиум - Страница 111

111

– Связь держим, товарищ майор. Но разведка их пока не видит.

Единственный уцелевший вертолет сел где-то в степи. Две группы на БМД вышли на поиски. С помощью рации, установленной на высокой скале, связь поддерживалась и с вертолетом, и с разведчиками. Но между собой они общаться не могли, а тем более – не могли взять пеленг. По карте, по переданным описаниям ландшафта, выходило, что и те и другие находятся в одной точке…

– Жду всех в четырнадцать тридцать, – повторил Туров.

Первое, что она испытала, был дикий ужас: руки пусты! Где Билли?! Она закричала и рванулась, и темнота ответила немедленным ласковым прикосновением и шепотом: тише, леди, тише, все хорошо, ваши все здесь, все живы… Кто это? – Светлана вцепилась в успокаивающую руку. Марша я, Марша, откликнулась темнота, а ребеночек ваш здесь, спит весь, не будите его… Голос был низкий, гудящий. Внезапно поверив, Светлана вздохнула, расслабилась и уснула надолго.

Потом она проснулась уже в полумраке, Билли лежал рядышком и тихо сопел. Она обмерла от счастья и заснула вновь.

Третий раз ее разбудили шаги и приглушенные голоса. Было почти светло. Стараясь не потревожить Билли, Светлана приподнялась на локте.

Она лежала на прикрытом мешками сене под низким пологом из армейского зеленого брезента. Рядом спала лицом вниз женщина в белой косынке. За нею спал кто-то еще, а в ногах, там, где полог не касался земли, стояли носилки, а на носилках лежал синевато-белый Левушка. Он был жив: губы его быстро-быстро шевелились, будто он истово молился. И, увидев Левушку, Светлана вдруг начала слышать звуки: ржание лошадей, скрип колес, стоны, команды, окрики, крики…

Кто-то подошел к Левушке, наклонился, провел рукой по его лбу. Потом заглянул под полог.

Это был лейтенант Дабби.

– Наше место? – Сайрус, морщась от боли, повернулся к штурману Рейду.

– Примерно тридцать миль на северо-северо-запад от Белой Крепости, – сказал штурман, тоже морщась – от сочувствия к капитану. – По сетке координат…

– Не надо, – сказал Сайрус. – Ясно и так.

За трое суток шторма их унесло на север почти на тысячу миль. Заслуга ветров и течений… И вот – мертвый штиль на траверсе крупного неприятельского порта при полном отсутствии воды в котлах. Вообще вода есть: четыреста галлонов. Всего. На шесть часов экономического хода. В первый же день шторма сорвавшаяся с крепежа станина токарного станка разнесла вдребезги паровой конденсатор – и весь отработанный пар вылетал в атмосферу.

Дойти до Белой Крепости и интернироваться…

Или – тянуть, пока есть вода, выдавать экипажу по пинте в день на горло, и – ждать, ждать, ждать ветра…

По пинте в день. И еще по пинте, разумеется, в общий котел – на приготовление пищи. Хорошо, что нет зноя. Низкая облачность и туман по утрам. Совершенно нехарактерно для этих широт и в это время.

Фельдшер кашлянул за спиной:

– На сегодня достаточно, сэр. Нужно вернуть на место повязку.

– Сейчас, – сказал Сайрус.

Он еще раз попытался посмотреть на море, увидеть горизонт… Все расплывалось. Где-то по краям поля зрения прорывались четкие – преувеличенно четкие – куски изображения. Перед собой он видел мир будто через рифленое стекло.

Потом фельдшер мазал ему глаза холодной мазью, накладывал липкую плотную фланель, бинтовал… И Сайрус снова подумал, что всем был бы лучше, если бы идиот Хаксон умел стрелять.

(Две пинты воды на человека в день – о, Вильямсу и Кастелло это показалось бы верхом расточительства. У них было по две пинты до конца жизнию Вильямс обрадовался было, найдя в кобуре Сола вместо «эрроусмита» – полугаллонную флягу! Но тут же понял, что это не продление жизни, а всего лишь промедление смерти… Тем не менее, они шли, и шли, и шли – иногда по колено в пыли, цепляясь друг за друга, но вот шли же… без надежды выйти куда-нибудь. Будто бы в древнем заброшенном замке на берегу Агатового моря был старый проход, но Вильямс им никогда не пользовался и не имел представления, существует ли он еще… да и где его искать, этот древний замок?)

6

В штабе адмирала Виггелана, командира экспедиционного корпуса, было нервно и суетливо – как бывает в штабах только при внезапном и вынужденном отступлении. Отступления, собственно, не было, но появление в ближайшем тылу нового, неизвестного и, следует признать, неодолимо сильного противника на короткое время повергло командование в состояние, напоминающее банальную панику. И даже то, что противник этот уже две недели просто сидел на месте и ничего не предпринимал, странным образом ничего не меняло: снабжение действующих частей было затруднено, о разработке наступательных действий не шло и речи, а, как известно, морская пехота сильна наступлением, а отнюдь не обороной…

– Прошу, – адъютант, лощеный и тонкий (каперанг, презрительно подумал Алик, по три звезды, как на лучшем коньяке… ах, соскучился если по чему, так это по армянскому…), открыл дверь.

Алик вошел, почти небрежно отдал честь. Впервые за многие годы, проведенные здесь, он чувствовал в себе чистую и ясную, без всякого надрыва, легкость. Легкость и стремительность. Как в детстве: оттолкнулся, и лети. Наверное, убьют, думал он без страха и даже с любопытством.

– Ваше высокопревосходительство, инженер-майор Зацепин в ваше распоряжение прибыл!

Чистая, светлая, уютная горенка. Мягкий коврик на полу, похожий на стене, холодный камин с двумя фарфоровыми собачками на полке, оловянный чайник… карты на стене, портрет дамы в старинном бальном платье и с выражением вежливой скуки на лице… И сам адмирал: крестьянское курносое лицо, седоватый ежик, плечи рвут мундир, лапищи-лопаты: викинг, варяг, – бросает небрежно:

111